Страхи мудреца. Книга 2 - Страница 125

125

— Минуло уже десять лет с тех пор, как эта рука держала меч, — сказал Наден. Гордость и гнев. Сожаление. — Я много думал о той битве, в которой лишился пальцев. Ведь мой противник даже не был искусным воином. Всего лишь какой-то варвар, ему бы лопату держать, а не меч.

Он пошевелил двумя пальцами. В каком-то смысле ему повезло. В Хаэрте были и другие адемы, у которых недоставало всей кисти, или глаза, или руки по локоть, или ноги по колено…

— Я много об этом думал. Как бы я мог спасти свою руку. Я думал о договоре, по которому я брался защищать барона, чьи земли были охвачены мятежом. Я думал: а что, если бы я не подписал того договора? Я думал: а что, если бы я лишился левой руки? Я бы не смог говорить, зато по-прежнему мог бы владеть мечом…

Он уронил руку.

— Но владеть мечом мало. Настоящему наемнику нужны обе руки. Одной рукой не сделаешь ни «любовник прыгает в окно», ни «спящего медведя»…

Он пожал плечами.

— Оглядываться назад — это роскошь. Это можно делать до бесконечности, но все это бесполезно. Я носил алое с гордостью. Я принес школе двести тридцать талантов. Я достиг второго камня, со временем достиг бы и третьего.

Наден снова поднял свою искалеченную руку.

— Но я бы ничего этого не достиг, если бы жил в страхе лишиться руки. Если бы я ежился и уворачивался, меня никогда бы не приняли в Латанту. Я бы никогда не дошел до второго камня. Я остался бы цел, но стал бы меньше, чем я есть.

Он отвернулся и снова принялся скоблить котлы. Я, помедлив, присоединился к нему.

— Тяжело тебе? — спросил я вполголоса — просто не смог удержаться.

Наден долго не отвечал.

— Когда это только случилось, я про себя думал, что не так уж оно и плохо. Некоторые получают увечья пострашнее. Некоторые гибнут. Мне повезло больше.

Он набрал воздуху в грудь и медленно выдохнул.

— Я старался думать, что все не так плохо. Стану жить дальше. Но нет. Жизнь останавливается. Ты многое теряешь. Ты теряешь все.

Потом добавил:

— Во сне у меня всегда две руки.

Мы вместе домыли посуду, сохраняя общее молчание. Иногда молчание — единственное, что ты можешь предложить.

* * *

Целеана тоже меня кое-чему научила. А именно: бывают противники, которые не колеблясь ударят мужчину ногой, кулаком или локтем прямо по гениталиям.

Нет, не так сильно, чтобы искалечить. Она дралась с пеленок и в совершенстве владела контролем, который так ценила Вашет. Но это означало, что Целеана точно знала, насколько сильно следует ударить, чтобы я зашатался и скорчился, сделав ее победу совершенно бесспорной.

И вот я сидел на травке, мир вокруг был серым, меня подташнивало. Выведя меня из строя, Целеана сочувственно похлопала меня по плечу и весело ускакала. Небось опять пошла плясать между качающихся ветвей меч-дерева.

— Ты неплохо держался до самого конца, — сказала Вашет, усевшись на траву напротив меня.

Я ничего не ответил. Я, как ребенок, играющий в прятки, искренне надеялся, что, если зажмуриться и сидеть совершенно неподвижно, боль меня не отыщет.

— Да брось ты, я видела, как она тебя пнула, — снисходительно сказала Вашет. — Удар был не такой уж сильный.

Я услышал, как она вздохнула.

— Нет, если тебе надо, чтобы кто-то посмотрел и удостоверился, что твои сокровища целы…

Я хихикнул. Зря я это сделал. Немыслимая боль, свернувшаяся в паху, распрямилась и отдалась вниз, в колено, и вверх, в пупок. Снова накатила тошнота, и я открыл глаза, чтобы справиться с головокружением.

— Она скоро это перерастет, — сказала Вашет.

— Надеюсь… — прошипел я сквозь стиснутые зубы. — Гнусная привычка!

— Я не это имею в виду, — сказала Вашет. — Я хочу сказать, что она подрастет. И можно надеяться, что она будет распределять свое внимание по всему телу равномернее. Сейчас она слишком часто атакует в пах. Это делает ее предсказуемой, так ей слишком легко противостоять.

Она многозначительно взглянула на меня.

— Любому, у кого есть хоть капля мозгов.

Я снова закрыл глаза.

— Вашет, не надо меня учить прямо сейчас, а? — взмолился я. — А то я вот-вот верну вчерашний завтрак!

Она поднялась на ноги.

— Значит, это самое подходящее время для учебы. Встань! Ты должен научиться сражаться, будучи раненым. Это бесценный навык, и Целеана дала тебе случай в нем поупражняться. Ты должен быть ей за это благодарен.

Понимая, что спорить бесполезно, я поднялся на ноги и заковылял за своим тренировочным мечом.

Вашет поймала меня за плечо.

— Нет. Без оружия!

Я вздохнул.

— Вашет, а это обязательно?

Она вскинула бровь.

— Что «обязательно»?

— Обязательно сосредоточиваться на борьбе без оружия? — спросил я. — В фехтовании я отстаю все сильнее и сильнее.

— Кто из нас наставник, ты или я? — спросила она. — Кто ты такой, чтобы судить, что лучше?

— Я — тот, кому предстоит пользоваться этими навыками в миру, — заметил я. — А в миру я предпочту сражаться мечом, а не кулаками.

Вашет опустила руки, лицо у нее сделалось непроницаемым.

— Это почему же?

— Потому что у других людей есть мечи, — сказал я. — А если уж я вступлю в бой, то предпочту победить.

— А побеждать, значит, проще с мечом? — спросила она.

Внешнее спокойствие Вашет могло бы предостеречь меня, что наша беседа вступила на тонкий лед, но тошнотворная боль, разливавшаяся из паха, мешала мне сосредоточиться. Хотя, честно говоря, даже если бы меня ничто не отвлекало, я бы, возможно, и так ничего не заметил. Я привык доверять Вашет, слишком привык, чтобы остерегаться по-настоящему.

125