Он откинулся на спинку стула.
— Как ты думаешь, откуда у адемов взялись традиции, связанные именно с этой историей? Рассказать только раз и не задавать никаких вопросов?
Баст задумчиво опустил глаза. Квоут улыбнулся натянутой улыбкой.
— Именно! Пытаться отыскать того, кто один раз назвал твое имя, — все равно что выследить человека в лесу по одному-единственному отпечатку ноги.
Хронист спросил осторожно, словно не хотел перебивать:
— А что, неужели такое действительно возможно? На самом деле?
Квоут угрюмо кивнул.
— Думаю, именно так они и отыскали мою труппу, когда я был мальчишкой.
Хронист нервно огляделся по сторонам, потом нахмурился и явно сделал над собой усилие, чтобы перестать озираться. В результате он замер на стуле, выглядя ничуть не менее нервозным, чем прежде.
— Это что же, значит, они и сюда явиться могут? Ты уж точно немало о них говорил…
Квоут только рукой махнул.
— Да нет. Тут главное — имена. Истинные имена. Сокровенные. А их я избегал именно по этой причине. Мой отец очень заботился о подробностях. Он годами расспрашивал и раскапывал старые истории про чандриан. Подозреваю, он наткнулся на некоторые из их древних имен и вплел их в свою песню…
Хронист, казалось, понял разницу.
— И репетировал ее снова и снова.
Трактирщик задумчиво улыбнулся.
— Не переставая, если я хоть чуть-чуть его знал. Не сомневаюсь, что они с моей матерью делали все, чтобы в песне не осталось ни единой занозы, прежде чем они споют ее на публике. Они были перфекционисты.
Он устало вздохнул.
— Должно быть, для чандриан это было все равно как если бы кто-то то и дело мигал им маячком. Думаю, единственное, что спасало моих родителей так долго, — это то, что мы постоянно находились в пути.
Баст вмешался снова:
— Вот почему не следует говорить таких вещей, Реши!
Квоут нахмурился.
— Баст, я с тех пор уже проспал тысячу ночей и отмерил не одну тысячу километров. Один раз произнести их можно. В наши дни, когда сам ад вырвался на волю, люди куда чаще вспоминают древние предания, уж поверь мне. И если чандрианы прислушиваются к своим именам, не сомневаюсь, они слышат раскаты шепота от Аруэха до Окружного моря.
Судя по лицу Баста, его это не особо успокоило.
— А кроме того, — сказал Квоут, устало вздохнув, — хорошо, если они будут записаны. Может, кому-нибудь со временем и пригодится.
— И все-таки, Реши, ты бы поосторожней…
— Я все последние годы только и делал, что осторожничал, Баст! — воскликнул Квоут. Его раздражение наконец прорвалось наружу. — И что, сильно мне это помогло? К тому же если то, что ты говорил про Ктаэха, правда, значит, все кончится слезами, что бы я ни делал. Так это или нет?
Баст открыл рот, потом закрыл его, явно не зная, что сказать. Потом бросил взгляд в сторону Хрониста, умоляя о поддержке.
Заметив это, Квоут тоже обернулся и посмотрел на Хрониста, с любопытством приподняв бровь.
— Я лично понятия не имею, — сказал Хронист, опустил глаза, открыл свой портфель и достал испачканную чернилами тряпочку. — Вы оба видели вершину моих талантов именователя: «Железо». А это провал, как ни посмотри. Магистр имен объявил, что обучать меня — только впустую тратить время.
— Звучит знакомо, — пробормотал Квоут.
Хронист пожал плечами.
— Ну, лично я поверил ему на слово.
— А чем он это мотивировал, не припомнишь?
— У него было много конкретных претензий: я знаю слишком много слов. Я никогда не был голоден. Я чересчур мягок…
Руки Хрониста деловито оттирали кончик пера.
— Я счел, что он ясно сформулировал свою позицию, когда сказал: «Кто бы мог подумать, что в таком хилом книжном черве-хранисте, как вы, имеется железо?»
Квоут сочувственно усмехнулся.
— Что, так и сказал?
Хронист пожал плечами.
— Вообще-то он назвал меня говнюком. Я просто не хотел оскорблять слух нашего юного друга, — он кивнул на Баста. — Судя по всему, у него выдался нелегкий день.
Теперь Квоут улыбался во весь рот.
— Жалко все-таки, что мы учились в Университете в разное время!
Хронист еще разок протер перо мягкой тряпочкой и принялся разглядывать его в тускнеющем свете из трактирного окна.
— На самом деле нет, — сказал он. — Я бы вам не понравился. Я и в самом деле был хилым говнюком. При этом избалованным. И самодовольным.
— А что, с тех пор что-то изменилось? — спросил Квоут.
Хронист пренебрежительно фыркнул носом.
— Не особенно. Смотря кого спросить. Но хотелось бы думать, что глаза у меня чуточку раскрылись.
Он аккуратно вставил перо обратно в ручку.
— И как же именно это вышло? — спросил Квоут.
Хронист посмотрел через стол, похоже удивившись вопросу.
— Как именно? — переспросил он. — Вообще-то я тут не затем, чтобы рассказывать историю.
Он убрал тряпочку обратно в портфель.
— Короче, я разобиделся и оставил Университет в поисках более тучных пастбищ. И это было лучшее, что я сделал в своей жизни. За месяц в дороге я узнал больше, чем за три года в аудиториях.
Квоут кивнул.
— Вот и Теккам тоже сказал: «Не стоит называть отважным того, кто ни разу не прошел сотни километров. Если хочешь постичь, кто ты на самом деле, ступай и иди, пока вокруг не останется тех, кто знает тебя по имени. Путешествие — великий уравнитель, великий учитель, горький, как лекарство, и твердый как зеркало. Долгий путь позволит тебе узнать о себе больше, чем сотня лет спокойного созерцания».