Фальшивый актер дернулся, взвыл и очнулся.
— Он не мертвый! — взвизгнула Крин.
Я уже успел осмотреть его рану.
— Мертвый, мертвый, — холодно сказал я. — Просто пока еще шевелится.
Я обернулся и посмотрел ему в глаза.
— Ну, Аллег? Как же вам удалось раздобыть два фургона эдема руэ?
— Эдемский ублюдок! — выругался он невнятно, но вызывающе.
— Так и есть, — ответил я. — А вот вы — не руэ. Так как же вы узнали знаки и обычаи моей семьи?
— Как ты догадался? — спросил он. — Мы же знали нужные слова и как руки пожимать. И про воду и вино, и про песни перед ужином. Откуда ты узнал?
— Так вы думали, будто сумеете одурачить меня? — сказал я, чувствуя, как гнев свернулся во мне тугой пружиной. — Это же моя семья! Неужто бы я не догадался? Руэ не делают того, что сделали вы! Руэ не воруют, не похищают девушек.
Аллег тряхнул головой и насмешливо осклабился.
— Как же, все знают, что вы это делаете!
Я взорвался.
— Все думают, будто они это знают! Все путают слухи с правдой! Руэ такого не делают!
Я яростно взмахнул руками.
— Люди верят в это только из-за таких, как вы!
Мой гнев разгорался все жарче, я обнаружил, что ору.
— А теперь ты расскажешь мне то, что я хочу знать, или Боженька расплачется, услышав, что я с тобой сделал!
Аллег побледнел, ему пришлось сглотнуть, прежде чем он сумел заговорить:
— Там были старик с женой и еще пара актеров. Я полгода путешествовал с ними охранником. И наконец они приняли меня к себе…
Он выдохся и слегка охнул, пытаясь перевести дух.
Он сказал достаточно.
— Значит, ты их убил.
Аллег яростно затряс головой.
— Нет… на нас напали в дороге.
Он слабым жестом указал на остальные трупы.
— Нас застали врасплох. Прочих актеров перебили, а меня… я просто потерял сознание.
Я окинул взглядом ряд трупов и снова почувствовал вспышку ярости, хотя уже и так все знал. Никак иначе эти люди два фургона эдема руэ со всеми знаками раздобыть не могли.
Аллег снова заговорил.
— Я им показал… потом… как выдавать себя за труппу.
Он сглотнул, морщась от боли.
— Хорошее житье!
Я с отвращением отвернулся. Ведь он в каком-то смысле был одним из нас. Приемным сыном нашей семьи. Оттого, что я это узнал, все стало в десять раз хуже. Я снова сунул подкову в угли костра и, пока она калилась, посмотрел на девушку. Сейчас, когда она смотрела на Аллега, глаза у нее стали как кремень.
Я не был уверен, правильно ли поступаю, но все же протянул ей клеймо. Лицо у нее окаменело, и она его взяла.
Аллег, похоже, не понимал, что сейчас произойдет, пока она не прижала каленое железо к его груди. Он взвыл и выгнулся, но у него не хватало сил отползти, а Крин нажимала крепко. Видя, как он слабо сопротивляется, она поморщилась, и на глаза у нее навернулись злые слезы.
Миновала долгая минута, прежде чем Крин отвела железо и отступила назад, тихо плача. Я ее не трогал.
Аллег посмотрел на нее снизу вверх и через силу заговорил:
— Эх, девка, а недурно мы с тобой развлеклись, а?
Она перестала плакать и посмотрела на него.
— Зря ты…
Я сильно пнул его в бок, прежде чем он успел сказать что-нибудь еще. Он застыл от немой боли и плюнул в меня кровью. Я пнул еще раз, он обмяк.
Не зная, что еще делать, я взял клеймо и принялся калить его снова.
Последовало долгое молчание.
— Элли еще спит? — спросил я.
Крин кивнула.
— Как ты думаешь, ей станет легче, если она это увидит?
Она задумалась, утирая лицо ладонью.
— Не думаю, — сказала она наконец. — Думаю, прямо сейчас она вообще этого не увидит. Она повредилась умом.
— Вы обе из Левиншира? — спросил я, чтобы оттеснить молчание подальше.
— Моя семья живет на ферме к северу от Левиншира, — ответила Крин. — А Элли — дочка мэра.
— Когда эти явились к вам в городок? — спросил я, вдавливая клеймо в очередную руку. В воздух поднялась густая сладковатая вонь горелой плоти.
— А сейчас какой день?
Я мысленно посчитал дни.
— Поверженье.
— В город они приехали в теден… — она запнулась. — Пять дней назад? — недоверчиво переспросила она. — Мы были так рады, что есть возможность посмотреть пьесу, узнать новости. Музыку послушать…
Она потупилась.
— Они раскинули лагерь на восточной окраине города. Я пришла к ним погадать, а они мне сказали, чтобы я возвращалась вечером. Они казались такими дружелюбными, такими замечательными…
Крин посмотрела на фургоны.
— Когда я пришла, они все сидели вокруг костра. Они пели мне песни. Старуха налила мне чаю. Я даже не подумала… ну, в смысле… она была совсем как моя бабушка.
Она бросила взгляд на труп старухи и снова отвернулась.
— А дальше ничего не помню. Я очнулась в темноте, в одном из этих фургонов. Я была связана, и…
Голос у нее слегка сорвался, она рассеянно потерла запястья. И оглянулась на палатку.
— Элли, наверно, тоже так пригласили.
Я закончил клеймить их руки. Я собирался заклеймить и лица тоже, но железо калилось медленно, и меня уже тошнило от этой работы. Я всю ночь не спал, и гнев, который так жарко пылал прежде, вспыхнув в последний раз, угас окончательно. Мне сделалось холодно и тоскливо.
Я указал на котелок с кашей, который снял с костра.
— Есть хочешь?
— Хочу, — сказала она, потом бросила взгляд на трупы. — Нет, не хочу.
— Я тоже. Ступай, буди Элли, поедем к вам домой.
Крин побежала в палатку. Когда она скрылась в палатке, я обернулся к ряду трупов.
— Никто не возражает, если я уйду из труппы? — спросил я.