Эта вещь отличалась от изготовленного мной стрелохвата. Тот, который сделал я, был изготовлен с нуля, на скорую руку. А этот был гладенький и аккуратненький. Все подогнано на совесть, сверху тонкий слой прозрачного алхимического лака, защищающий устройство от дождя и ржавчины. Умно. Надо было это учесть в своем изначальном дизайне…
Несмотря на то что я отчасти был польщен тем, что мое изобретение кому-то настолько понравилось, что его скопировали, я все же испытал довольно сильное раздражение, видя, что этот стрелохват настолько вылизан, куда лучше моего, первоначального. Я обратил внимание на характерное единообразие деталей.
— Что, кто-то изготовил формы для отливки? — спросил я.
Бэзил кивнул.
— Ну да. Давным-давно! Два комплекта.
Он улыбнулся.
— Хитроумная штука, надо сказать. Я долго ломал голову, как же работает этот инерционный спусковой механизм. Но теперь, когда я понял…
Он постучал себя по лбу.
— Я сам две штуки изготовил. Хорошие деньги за то время, которое на них уходит. Гораздо лучше трюмных ламп!
Это заставило меня улыбнуться.
— Да все, что угодно, лучше, чем трюмные лампы! — сказал я, взяв стрелохват в руки. — Это твоя работа?
Он покачал головой.
— Мои ушли месяц тому назад. Они долго не залеживаются. Ты очень умно придумал, что назначил за них такую низкую цену.
Я повертел стрелохват в руках и увидел на металле надпись. Угловатые буквы были глубоко врезаны в металл, очевидно, они были частью формы. «Бескровный».
Я поднял голову и посмотрел на Бэзила. Он усмехнулся.
— Ты же уехал, не дав ему подходящего названия, — сказал он. — А потом Килвин подогнал схему под стандарты и внес ее в записи. Надо же было его как-то назвать, прежде чем выставить на продажу.
Бэзил перестал улыбаться.
— А это было как раз тогда, когда прошел слух, что ты погиб в море. И Килвин привел магистра Элодина…
— Чтобы дать вещи достойное имя, — сказал я, все еще вертя его в руках. — Ну да, конечно.
— Килвин немного поворчал, — сказал Бэзил. — Что это, мол, ерунда и показуха. Но название прижилось.
Он пожал плечами, наклонился, пошарил и достал конторскую книгу.
— Ну ладно, деньги-то забирать будешь? — он принялся листать страницы. — Сейчас, наверно, уже немало накопилось. Их многие делают.
Он отыскал нужную страницу и провел пальцем вдоль строки.
— Ага, вот. Пока что продано двадцать восемь…
— Бэзил, — перебил я, — я вообще не понимаю, о чем речь. Килвин же уже заплатил мне за первый, который я сделал.
Бэзил нахмурил лоб.
— Ну как же, комиссия! — сказал он. Потом, видя мой недоумевающий взгляд, пояснил: — Каждый раз, как хранение что-то продает, артная получает тридцать процентов комиссионных, а владелец схемы — десять.
— А я думал, хранение получает все сорок! — изумился я.
Он дернул плечом.
— Обычно — да. Старые-то схемы почти все принадлежат хранению. Многое изобретено уже давно. Но за новинки…
— А Манет мне этого не говорил, — сказал я.
Бэзил виновато поморщился.
— Старина Манет — просто рабочая лошадка, — вежливо сказал он. — Но не самый изобретательный человек. Сколько он уже здесь, лет тридцать? Не думаю, что он создал хотя бы одну новую схему.
Он полистал книгу, проглядывая страницы.
— У большинства настоящих артефакторов есть хоть одно изобретение, и они этим гордятся, даже если это что-то довольно бесполезное.
У меня в голове завертелись цифры.
— То есть это десять процентов с каждых восьми талантов… — пробормотал я, потом поднял глаза: — Это, получается, у меня там двадцать два таланта?
Бэзил кивнул, глядя в конторскую книгу.
— Двадцать два таланта четыре йоты, — сказал он, доставая карандаш и листок бумаги. — Тебе все сразу отдать?
Я ухмыльнулся.
Когда я отправился в Имре, кошелек у меня был такой тяжелый, что я опасался захромать. Я зашел к Анкеру и взял свой дорожный мешок, повесив его на другое плечо, для равновесия.
Я бродил по городу, лениво обходя все места, где прежде бывали мы с Денной, и гадал, где-то она сейчас.
Завершив свои ритуальные поиски, я отправился в переулок, где воняло тухлым салом, и поднялся по узкой лесенке. Я энергично постучался в двери Деви, выждал, постучался еще раз, громче.
Послышался звук отодвигаемого засова и отпираемого замка. Дверь приоткрылась, в щелочку на меня уставился бледно-голубой глаз. Я улыбнулся.
Дверь медленно распахнулась. Деви стояла в дверях и тупо смотрела на меня, уронив руки.
Я вопросительно приподнял бровь.
— Как? — спросил я. — А где остроумное приветствие?
— Я о делах через порог не разговариваю, — машинально ответила она. Голос у нее был абсолютно бесстрастный. — Заходи уж.
Я ждал, но она не освободила мне проход. Из комнаты у нее за спиной пахло корицей и медом.
— Деви, — спросил я, — с тобой все в порядке?
— Ты, это… — она умолкла, не сводя с меня глаз. Голос у нее был ровный и безжизненный. — Ты же вроде как умер.
— Я надеюсь всех разочаровать в этом, как и во многом другом, — сказал я.
— Я была уверена, что это все он, — продолжала Деви. — Баронство его отца зовется «Пиратскими островами». Я была уверена, что он это сделал потому, что мы подожгли его номер. Пожар-то устроила я, но он этого знать не мог. А видел он только тебя. Тебя да еще того сильдийца.
Деви подняла на меня глаза, щурясь от света. Эльфийское личико гелет всегда было светлокожим, но я впервые увидел, чтобы она побледнела.