Килвин небрежно взял железный прут, которым мешали угли в горне, и, сильно замахнувшись, ударил меня по голове. Это движение было настолько непринужденным, что я оказался застигнут врасплох и даже не успел пригнуться или уклониться.
Прут остановился сантиметрах в семидесяти от моей головы, словно натолкнулся на невидимое препятствие. Я не услышал звука удара, прут не дернулся и не подпрыгнул.
Я осторожно протянул руку и уперся… в ничто. Как если бы неощутимый воздух передо мной внезапно отвердел.
Килвин ухмыльнулся.
— Охранные камешки особенно полезны, когда проводишь опасный эксперимент или испытываешь новое оборудование. Они каким-то образом создают магический и кинетический барьер.
Я по-прежнему водил рукой по невидимому барьеру. Он не был жестким или даже особенно прочным. Он слегка подался, когда я толкнул его рукой. На ощупь он был скользким, как намасленное стекло.
Килвин наблюдал за мной с легкой усмешкой.
— По правде сказать, ре'лар Квоут, до того как Элодин предложил свое название, я подумывал назвать ваше стрелоостанавливающее устройство «малым охранным».
Он слегка нахмурился.
— Разумеется, это название не вполне точное, но уж куда точнее, чем напыщенная чушь Элодина!
Я сильно налег на незримый барьер. Он оказался прочен, как каменная стена. Приглядевшись, я даже различил в воздухе небольшое искажение, как будто смотрел сквозь слегка неровное стекло.
— Это куда лучше моего стрелохвата, магистр Килвин!
— Это верно, — примирительно кивнул Килвин и наклонился подобрать камешки, снова что-то пробормотав себе под нос. Я слегка пошатнулся, когда барьер исчез. — Но ваше остроумное изобретение мы можем воспроизводить сколько угодно. А это таинственное устройство — нет.
Килвин положил металлические кубики на свою широкую ладонь.
— Они полезны, но все же не забывайте: артефактору требуются изобретательность и осторожность. Мы работаем в царстве реальности.
Он сжал кулак, пряча охранные камешки.
— Тайны предоставьте поэтам, священникам и глупцам.
Невзирая на мои неудачи в прочих делах, обучение у магистра Элодина продвигалось довольно неплохо. Он утверждал, что все, что нужно мне для того, чтобы сделаться хорошим именователем, — это время и усердие. Я не скупился ни на то, ни на другое, но использовал он это довольно странно.
Мы часами играли в загадки. Он заставил меня осушить кружку яблочной наливки, а потом прочитать от корки до корки «Теофанию» Теккама. Он заставил меня три дня подряд проходить с завязанными глазами, что отнюдь не улучшило моих успехов у других преподавателей, зато чрезвычайно позабавило Вила и Сима.
Он подбил меня проверить, сколько времени я смогу провести без сна. А поскольку теперь я мог позволить себе пить кофе сколько угодно, я протянул почти пять дней. Хотя под конец я был близок к безумию и мне начали мерещиться голоса.
И потом еще эта история про то, что было на крыше архивов. Похоже, ее все слышали, в той или иной версии.
Надвигалась сильная гроза, и Элодин решил, что мне будет полезно провести некоторое время в сердце бури. «Чем ближе, тем лучше», — сказал он. Он знал, что Лоррен ни за что не пустит нас на крышу архивов, поэтому Элодин попросту утащил ключ.
Увы, это означало, что, когда ключ упал с крыши, никто не знал, что мы застряли там, наверху. В результате нам с ним пришлось провести целую ночь на голой каменной крыше, в эпицентре жестокой бури.
И только ближе к полудню погода улеглась достаточно, чтобы мы могли докричаться до двора и позвать на помощь. А потом, поскольку запасного ключа, похоже, не нашлось, Лоррен избрал самый короткий путь и велел нескольким хранистам покрепче попросту выбить дверь, ведущую на крышу.
Все бы это было еще ничего, да только Элодин, едва начался дождь, потребовал, чтобы мы разделись донага, завернули одежду в клеенку и придавили ее кирпичом. По словам Элодина, это должно было помочь мне как можно теснее слиться с бурей.
А ветер был сильней, чем он рассчитывал, и сверток с нашими вещами смело вместе с кирпичом, так что они взлетели в небо, точно горсть листьев. Собственно, именно так мы и лишились ключа. Он лежал в кармане штанов Элодина.
По этой причине магистр Лоррен, его гиллер Дистрел и трое дюжих хранистов обнаружили нас с Элодином на крыше архивов голыми, в чем мать родила, и мокрыми, как утонувшие крысы. Не прошло и четверти часа, как эта история разлетелась по всему Университету. Элодин хохотал до упаду. Я теперь тоже вижу в этом смешную сторону, но тогда мне было совершенно не до смеха.
Не стану утомлять вас подробным перечислением всего, чем мы занимались. Достаточно будет сказать, что Элодин готов был пойти на все, чтобы пробудить мой спящий разум. И не боялся показаться смешным.
И, к крайнему моему изумлению, наши труды начали окупаться. В этой четверти я трижды призвал имя ветра.
В первый раз я остановил ветер на время, нужное, чтобы сделать глубокий вдох, стоя поздней ночью на Каменном посту. Элодин был со мной и подбадривал меня. Это значит, что он тыкал меня ручкой хлыста. Кроме того, я был бос и изрядно пьян.
Второй случай произошел неожиданно, когда я занимался в «книгах». Я читал книгу по иллийской истории, как вдруг воздух в огромном зале без окон принялся что-то нашептывать мне. Я прислушался, как учил Элодин, и осторожно повторил это вслух. Скрытый ветер подул таким же осторожным сквозняком, удивив студентов и всполошив хранистов.
Через несколько минут имя стерлось из моей памяти, но, пока оно оставалось со мной, я был твердо уверен, что при желании сумею поднять бурю или вызвать гром. Этой уверенностью мне и пришлось ограничиться. Если бы я всерьез призвал имя ветра в архивах, Лоррен подвесил бы меня над входом за большие пальцы рук.