— Да нет… Я не… Ну, то есть я бы… — промямлил я. Я перевел дух, протянул руку и легонько коснулся тонкой, замысловато заплетенной косички, полускрытой в волосах.
— Эта косичка… — пояснил я. — В ней как будто написано: «Прелесть».
Ее рот изумленно округлился, и она машинально вскинула руку к волосам.
— Так ты умеешь это читать? — недоверчиво спросила она с легким ужасом в голосе. — Тейлу милосердный, да есть ли хоть что-нибудь, чего ты не знаешь?
— Я учил иллийский, — сказал я. — Пытался, по крайней мере. Тут шесть прядок вместо четырех, но все равно это похоже на узелковое письмо, верно?
— Похоже? — переспросила она. — Не просто похоже, это оно самое и есть!
Ее пальцы теребили голубой шнурок на конце косички.
— В наше время даже сами иллийцы почти не знают иллийского, — сказала она себе под нос, явно раздраженная.
— Я в нем не особо силен, — сказал я. — Просто выучил несколько слов.
— И даже те, кто на нем говорит, не разбираются в узлах.
Она бросила на меня косой взгляд.
— И вообще, их полагается читать пальцами, а не глазами.
— Ну, мне-то пришлось учиться, в основном разглядывая рисунки в книгах, — сказал я.
Денна наконец развязала голубой шнурок и принялась расплетать косичку. Ее проворные пальцы старательно разглаживали прядки, смешивая их с остальными волосами.
— Зря ты это, — заметил я. — С косичкой мне больше нравилось.
— В этом же весь смысл, верно? — она подняла глаза на меня, гордо выпятила подбородок, встряхнула волосами. — Вот. А теперь как?
— Я, пожалуй, теперь боюсь говорить тебе комплименты, — сказал я, не понимая, что же я сделал не так.
Она слегка смягчилась, раздражение исчезло.
— Просто неловко вышло. Я не думала, что кто-нибудь сможет это прочесть. Ну, вот как бы ты себя чувствовал, если бы тебя увидели с вывеской, на которой написано: «Я самый выдающийся и красивый!»?
Мы помолчали. Прежде чем молчание сделалось неловким, я сказал:
— Я тебя ни от чего не отрываю?
— Разве что от сквайра Страхоты.
Она небрежно махнула рукой в сторону своего исчезнувшего спутника.
— Что, он был навязчив? — я слегка улыбнулся, вскинув бровь.
— Да все мужчины навязчивы так или иначе, — сказала она с напускной суровостью.
— И по-прежнему делают все по той книжке?
Денна погрустнела и вздохнула.
— Я думала, что с возрастом мужчины ее бросают, и не без причины, поскольку в той книжонке уйма фальши, — но нет, увы! Они листают дальше!
Она подняла руку, демонстрируя мне пару колец.
— И вместо роз за злато норовят приобрести то, что им не дарят!
— Ну, по крайней мере, тебе докучают мужчины со средствами, — утешил ее я.
— Но кому нужен мелочный мужчина? — возразила она. — И какая разница, много у него средств или мало?
Я примирительно положил ладонь ей на руку.
— Прости уж их! Не в силах приманить, несчастные надеются купить то, что лишь даром можно раздобыть.
Денна радостно захлопала в ладоши.
— Ты молишь о пощаде для врагов?
— Я лишь указал, что ты и сама не выше того, чтобы дарить подарки, — заметил я. — Уж мне ли не знать!
Ее взгляд сделался жестче, и она покачала головой.
— Есть большая разница между подарком от чистого сердца и тем, что дарят нарочно, чтобы привязать тебя к мужчине!
— И то верно, — признал я. — Золотые цепи бывают прочней железных! И все же трудно винить мужчину, который желает тебя украсить.
— Ну, как сказать, — ответила она с улыбкой одновременно насмешливой и усталой. — Многие их предложения выглядели довольно некрасиво.
Она посмотрела на меня.
— Ну, а ты? Ты тоже хочешь меня украсить или сделать некрасивое предложение?
— Я об этом уже думал, — сказал я, улыбаясь про себя: я-то знал, что ее колечко мирно лежит в моей комнатушке у Анкера. Я смерил ее взглядом. — И то и другое по-своему привлекательно, однако золото тебе не к лицу. Ты и так достаточно яркая, лишний блеск тебе ни к чему.
Денна стиснула мою руку, одарив меня теплой улыбкой.
— Ах, мой Квоут, как же мне тебя не хватало! Я ведь отчасти потому и вернулась в этот уголок земли, что надеялась отыскать тебя.
Она встала и протянула мне руку.
— Идем, уведи меня отсюда!
Во время долгого пути обратно в Имре мы с Денной болтали о сотнях разных пустяков. Она рассказывала мне про города, которые повидала: Тинуэ, Вартерет, Андениван. Я рассказал ей про Адемре, показал несколько жестов из их языка.
Она дразнила меня моей растущей славой, а я рассказывал ей, что на самом деле стояло за всеми этими легендами. Я рассказал ей, как обернулось дело с маэром, и она всерьез рассердилась из-за меня.
Но о многом мы не говорили. Ни она, ни я ни разу не упомянули о том, как мы расстались в Северене. Я не знал, уехала ли она в гневе после нашей ссоры или решила, что это я ее бросил. Расспрашивать казалось мне опасным. Подобное обсуждение вышло бы в лучшем случае неловким. А в худшем спор мог разгореться заново, а этого я готов был избегать любой ценой.
У Денны была при себе арфа и большой дорожный сундук. Я предположил, что она дописала свою песню и теперь выступает с ней. Мне не нравилась мысль, что она споет эту песню в Имре, где бесчисленные певцы и менестрели подхватят ее и разнесут по всему миру.
И все-таки я ничего не говорил. Я понимал, что разговор этот будет непростым и нужно было тщательно выбрать для него подходящее время.
Не стал я упоминать и о ее покровителе, хотя то, что говорил Ктаэх, не шло у меня из головы. Я думал об этом постоянно. Мне это во сне даже снилось.